Учимся проводить обучение по принципу «равный-равному» в 90-е годы, разучившись, что говорить

Летом 1992 года, через несколько недель после того, как я узнал, что у меня ВИЧ, я был в местном офисе целевой группы по ВИЧ в Олимпии, штат Вашингтон. Кто-то из департамента здравоохранения спросил меня, сколько мне лет, и когда я сказал ему, что мне 18, он спросил, не хочу ли я поговорить о своем статусе со старшеклассниками. Все, что мне нужно было сделать, это пройти небольшой урок по основам передачи ВИЧ, а затем они платили 50 долларов за выступление.

Когда той осенью учебный год возобновился, департамент здравоохранения начал отправлять меня в местные средние школы. Было еще четыре оратора, но я был единственным подростком. Нам не дали сценарий и не сказали, что говорить, но мы понимали, что наша работа — напугать людей, говоря, что то, что случилось с нами, может случиться и с ними.

Публичные сообщения о передаче ВИЧ в начале 1990-х годов были ужасающими. Мартин Скорсезе снимал социальную рекламу в стиле слэшеров, таких как «Кошмар на улице Вязов». Спайк Ли рассказывал: «Однажды год назад Ванесса накурилась с каким-то парнем. Она забыла все, что знала о профилактике СПИДа. Теперь ее жизнь - это шоу ужасов. СПИД — еще один способ убить тебя наркотиками».

Нагнетание страха мне показалось неприятным, но поначалу я не особо об этом задумывался.

Первые несколько концертов прошли примерно одинаково. Кто-то из отдела здравоохранения начинал с научного обзора ВИЧ, от которого у всех потускнели глаза, а затем заканчивал рассказом студентам, что любой может заразиться СПИДом, если будет совершать рискованные поступки, например заниматься сексом.

Следующим был мужчина лет 30 на вид. Он описывал, каково было смотреть, как умирает его возлюбленный, и как он сожалел о своей распущенности, как и многие другие геи его возраста. Его эмоции были настоящими, но дети в зале обычно не понимали их.

Затем бывший сотрудник исправительного учреждения рассказал о том, как она уволилась с работы, потому что не хотела рисковать испачкать кого-то кровью, если начнется драка. Следующим человеком был ее муж, нынешний сотрудник исправительного учреждения. Четвертым оратором был чистоплотный мужчина средних лет, который ясно дал понять, что он не гей и не распутен в связях, и поэтому, если он заразился вирусом, им мог заразиться любой.

Я всегда ходил последним. Начну с того, что я из Порт-Анджелеса, недалеко отсюда. Затем я находил какого-нибудь самодовольного спортсмена и говорил ему, что, кто знает, возможно, мы даже занимались сексом с одними и теми же девушками. Я бы перешел к кому-нибудь другому и сказал бы им, что, если они когда-нибудь окажутся в колонии для несовершеннолетних (а многие из этих учреждений тогда были совместными), им, возможно, стоит подумать дважды о том, с кем они там связались.

Каждый раз я делал некоторые вариации этого. Я был придурком. Я кастрировал парней и опозорил девушек. Даже когда я говорил о пристрелке и говорил, что это звучит гораздо более рок-н-ролльно, чем это было на самом деле в моей повседневной жизни, ребята из департамента здравоохранения никогда не вмешивались, потому что к тому времени, когда я закончил, эти дети были уже в порядке и напуганы.

Я ненавидел этих детей. Напугать их в обмен на 50 долларов мне помогло.

Мне всегда было неприятно нагнетать страх, но поначалу я не особо об этом задумывался. Несмотря на энтузиазм департамента здравоохранения по поводу приема в группу настоящего подростка, для меня было очевидно, что эти ученики не были моими сверстниками; они были студентами. Все они ходили в школу, а затем разошлись по домам, в которых жили со своими семьями, по крайней мере, я их так представлял. Мой опыт работы в старшей школе длился пару месяцев в двух школах девятого класса. У меня не было дома, куда можно было бы пойти домой. Я ненавидел этих детей. Напугать их в обмен на 50 долларов мне помогло.

В одной школе, за несколько минут до того, как я должен был войти в аудиторию, я курил сигарету возле столовой, в нескольких футах от группы учеников, делавших то же самое. Я узнал их не в том смысле, что когда-либо встречал их раньше, а в том, что они, как и я, были изгоями. Одинокие души, паршивая овца, социально неуклюжие. Это была та группа, к которой я бы вписался, если бы учился там.